На всякий случай он обежал глазами лица бояр. Лучезара-Левого не было видно, и на том спасибо. Зато присутствовал тот, кого Волкодав про себя называл Правым, – боярин Крут Милованыч, седой, немереной силы воитель с квадратным лицом и такими же плечами. Он и теперь стоял справа от кресла, пока ещё пустого. Он взирал на Волкодава с хмурым недоумением, и тот, присмотревшись, именно по его лицу догадался: дружинные витязи не лучше его самого понимали, зачем кнесинке понадобилось в несусветную рань собирать их во дворе.

Юная правительница, впрочем, не заставила себя дожидаться. Как только Бравлин подвёл Волкодава к краю ковра, дверь в покои кнесинки растворилась, и Елень Глуздовна вышла на крыльцо. Она держала в руках тщательно свёрнутый тёмно-серый замшевый плащ.

– Гой еси, государыня, – сейчас же поклонились все стоявшие во дворе.

– И вам поздорову, добрые люди, – отозвалась она.

Выпрямившись, Волкодав сразу встретился с ней глазами. Потом перехватил сердитый и непонимающий взгляд Правого и насторожился ещё больше. Между тем кнесинка села в своё кресло, оглядела недовольных бояр, покраснела и не без вызова вздёрнула подбородок. Она сказала:

– Подойди сюда, Волкодав!

Волкодав осторожно ступил на пушистый ковёр и остановился в двух шагах от неё. Кнесинка Елень ещё раз огляделась и тоже встала, оказавшись ему по плечо, хотя кресло было снабжено подножкой. На щеках молодой государыни пылали жаркие пятна, но голос не дрогнул ни разу. Она громко и звонко выговорила осенённую временем формулу найма телохранителя:

– Я хочу, чтобы ты защищал меня вооружённой рукой. Заслони меня, когда на меня нападут!

Волкодав настолько не ожидал ничего подобного, что на мгновение попросту замер, растерявшись. Но потом опустился перед кнесинкой на колени и глухо ответил:

– Пока я буду жив, никто недобрый не прикоснётся к тебе, госпожа.

Краем уха он услышал возмущённый ропот дружины. И окончательно понял, что добра ждать нечего.

– И ещё я хочу, чтобы ты принял от меня вот это…

Кнесинка принялась разворачивать плащ – прекрасной выделки плащ на коротком, но очень густом и тёплом меху. Он сам по себе был воистину роскошным подарком – а ведь и последняя рогожа оборачивается драгоценной парчой, когда её дарит вождь. Волкодав, однако, сразу заметил, что в складках плаща скрывался некий предмет. А потом у него попросту остановилось сердце. Потому что кнесинка вытащила наружу и протянула ему его меч.

Сначала он решил, что ему померещилось. Но нет. Те самые ножны цвета старого дерева, обвитые наплечным ремнём, с жёсткой петелькой, притачанной сбоку для Мыша. Та самая блестящая крестовина и рукоять, которую он успел запомнить до мельчайшего листика хитроумного серебряного узора… Волкодав взял меч, ощутил на ладонях знакомую тяжесть и заподозрил, что это был всё же не сон.

Дружина ошарашенно и с обидой смотрела на дочку своего вождя. Вернётся кнес, что-то скажет! Кабы за ушко дитятко не ухватил. Какой ещё телохранитель, зачем, если каждый из них, испытанных воинов, горд за неё умереть?.. Да и от кого охранять-то? Горожане на руках носят, заморские купцы лучшими товарами поклониться спешат… Нет, подай ей охранника. И кому же себя поручила? Чужому, пришлому человеку, каторжнику, кандалы носившему не иначе как за разбой!.. Убийце!.. Иноплеменнику!.. Венну!..

Волкодав спиной чувствовал эти взгляды и прекрасно понимал, чего следовало ждать. Но ему было безразлично.

Позже ему расскажут, что аррантский корабль вместо попутного ветра нарвался на бешеный встречный. И всю ночь болтался за внешними островами, прячась от бури. А купцу Дарсию, прикорнувшему в хозяйском покойчике, приснился могучий, облачённый в страшные молнии неведомый Бог. «ЖИВО РАЗВОРАЧИВАЙ КОРАБЛЬ, – будто бы сказал этот Бог перепуганному арранту, – И ЧТОБЫ МЕЧ, К КОТОРОМУ ТЫ ПОСМЕЛ ПРОТЯНУТЬ РУКУ, НЕ ДАЛЕЕ КАК НА РАССВЕТЕ БЫЛ У КНЕСИНКИ ЕЛЕНЬ. А НЕ ТО…»

Надо ли говорить, что купец с криком проснулся и сейчас же велел ставить короткие штормовые паруса. А потом – рубить якорный канат из дорогой халисунской пеньки, поскольку якорь за что-то зацепился на морском дне. И с первыми проблесками зари уже бежал по мокрой улице к крому…

В свой черёд Волкодав узнает об этом и с запоздалой благодарностью припомнит обещание меча не покидать его, доколе он сам его не осквернит недостойным деянием. Но всё это будет потом, а пока он стоял на коленях, смотрел на кнесинку и молчал.

7. Никто

Вскоре Волкодав заподозрил, а чуть позже и доподлинно убедился: его юная благодетельница и сама толком не знала, зачем ей, собственно, телохранитель. Когда кнесинка удалилась в свои покои, а раздосадованные витязи потянулись кто куда, к Волкодаву подошёл мятельник – особый слуга, ведавший одеяниями дружины и семьи самого кнеса.

– Пойдём, господин, – сказал он венну. – Елень Глуздовна велела тебе одежду красивую подобрать.

Да куда уж ещё-то, подумал Волкодав, прижимая к груди подаренный плащ. Но вслух, конечно, ничего не сказал и послушно последовал за уверенно шагавшим слугой. По дороге он начал прилаживать через плечо ремень от ножен, но сразу спохватился и стащил его обратно: небось всё равно сейчас придётся снимать.

Мятельник был седобород, осанист и исполнен достоинства. Настоящий старый слуга из тех, что блюдут честь дома паче самого хозяина. Он привёл Волкодава в просторную клеть, где на сундуках были уже разложены наряды, которые он навскидку счёл подходящими для высокого и крепкого венна. Волкодав обежал их глазами, затосковал и понял, что мятельник имел очень смутное представление о том, кто такие телохранители и чем они занимаются. Да и откуда бы ему? Обитатели крома в большинстве своём были воины, не только не нуждавшиеся в охране, но и сами способные за кого угодно постоять. Зачем рядом с кнесинкой ещё один вооружённый боец? Разве только для красоты. Вот слуга и разложил по пёстрым крышкам несколько негнущихся от вышивки свит и к ним новомодные узкие штаны. В них с грехом пополам ещё можно было стоять или сидеть, но, скажем, на лошадь вспрыгнуть – срама не оберёшься: сейчас же треснут в шагу.

Волкодав неслышно вздохнул и повернулся к старику.

– Как тебя зовут, отец?

– Зычком, – ответил мятельник.

– А по батюшке?

Слуга удивлённо помедлил, потом разгладил бороду:

– Живляковичем…

– Нет ли у тебя, Зычко Живлякович, мягкого кожаного чехла? – спросил Волкодав. – Такого, чтобы кольчугу покрыть.

Кивнув, мятельник сдвинул в сторону поблёскивавшее цветным шёлком узорочье, безошибочно раскрыл один из сундуков, и скоро Волкодав уже примеривал тонкий, хорошо выделанный буроватый чехол. Он спускался до середины бёдер, а на руках доходил почти до локтей. Глаз у старого слуги был намётанный. Волкодав подвигал плечами, наклонился, присел и понял, что чехол точно ляжет поверх кольчуги и не станет мешать. За чехлом последовали штаны вроде тех, что уже носил Волкодав, только поновей, и лёгкие сапоги с завязками повыше щиколотки. И, наконец, простая, безо всякой вышивки, рубашка из толстого полотна.